Неточные совпадения
— Расчет один, что дома живу, не покупное, не нанятое. Да еще всё надеешься, что образумится народ. А то,
верите ли, — это пьянство, распутство! Все переделились, ни лошаденки, ни коровенки. С голоду дохнет, а возьмите его в работники наймите, — он вам норовит напортить, да еще к мировому
судье.
— Бог сжалился надо мной и зовет к себе. Знаю, что умираю, но радость чувствую и мир после стольких лет впервые. Разом ощутил в душе моей рай, только лишь исполнил, что надо было. Теперь уже смею любить детей моих и лобызать их. Мне не
верят, и никто не
поверил, ни жена, ни
судьи мои; не
поверят никогда и дети. Милость Божию вижу в сем к детям моим. Умру, и имя мое будет для них незапятнано. А теперь предчувствую Бога, сердце как в раю веселится… долг исполнил…
— Об этом после, теперь другое. Я об Иване не говорил тебе до сих пор почти ничего. Откладывал до конца. Когда эта штука моя здесь кончится и скажут приговор, тогда тебе кое-что расскажу, все расскажу. Страшное тут дело одно… А ты будешь мне
судья в этом деле. А теперь и не начинай об этом, теперь молчок. Вот ты говоришь об завтрашнем, о суде, а
веришь ли, я ничего не знаю.
— Да перестань, пьяный ты человек!
Верите ли, князь, теперь он вздумал адвокатством заниматься, по судебным искам ходить; в красноречие пустился и всё высоким слогом с детьми дома говорит. Пред мировыми
судьями пять дней тому назад говорил. И кого же взялся защищать: не старуху, которая его умоляла, просила, и которую подлец ростовщик ограбил, пятьсот рублей у ней, всё ее достояние, себе присвоил, а этого же самого ростовщика, Зайдлера какого-то, жида, за то, что пятьдесят рублей обещал ему дать…
Отец рассказывал подробно о своей поездке в Лукоянов, о сделках с уездным судом, о подаче просьбы и обещаниях
судьи решить дело непременно в нашу пользу; но Пантелей Григорьич усмехался и, положа обе руки на свою высокую трость, говорил, что
верить судье не следует, что он будет мирволить тутошнему помещику и что без Правительствующего Сената не обойдется; что, когда придет время, он сочинит просьбу, и тогда понадобится ехать кому-нибудь в Москву и хлопотать там у секретаря и обер-секретаря, которых он знал еще протоколистами.
Отец не мог вдруг
поверить, что лукояновский
судья его обманет, и сам, улыбаясь, говорил: «Хорошо, Пантелей Григорьевич, посмотрим, как решится дело в уездном суде».
— Ну, что! я вам говорил! — шепотом заметил мне адвокат, — каков народец! Кому-нибудь судья-то отказал, дело решил не в пользу — сейчас и донос!
Поверьте мне, батенька…
— Да мне какое дело,
поверит ли кто или нет; я мать — я и
судья; имение-то, чай, мое, благоприобретенное…
Понятно тоже, что
судья охотно
верит в необходимость того порядка, вследствие которого он получает в 50 раз больше самого трудолюбивого чернорабочего.
Судья мог сказать эдак: он у нас очень добрый, очень умный человек и сочиняет хорошие стихи, но — я не
верю, чтобы Чиротта ходил к нему и показывал это письмо. Нет, Чиротта порядочный парень все-таки, он не сделал бы еще одну бестактность, ведь его за это осмеяли бы.
— Может быть. Вы признали меня непогрешающим
судьей — ваше дело
верить. Ну, как я теперь вам докажу, что двадцать лет тому назад я видел великую актрису, что я тогда рыдал от «Сороки-воровки» [Историческая мелодрама (1815) Л.-Ш. Кенье и д’Обиньи.] и что все это было в маленьком городке?
Он и тут хотел соврать — такой хитрый волк. Но только жена ему не
поверила, хорошо знала, какой он, и рассердилась. Рассердилась и позвала лысого
судью, пусть
судья рассудит, имеет волк право отдавать свой хвост, кому захочет, или нет. Пришел лысый
судья и спрашивает...
Не хотелось
верить, что у этой глупой красивой кошки было так мало достоинства, что она охотно согласится, чтобы пьяный граф стал
судьею мужа и жены…
Судите сами, господа: если
судьи и присяжные более
верят человеку, чем уликам, вещественным доказательствам и речам, то разве эта вера в человека сама по себе не выше всяких житейских соображений?
«Побегу ко всем
судьям и защитникам… — думала Машенька, дрожа. — Я объясню им, присягну… Они
поверят, что я не могу быть воровкой!»
Осушили они посудины, настрочили жалобу, и понес ее Сафроныч утром к
судье опять по той же большой дороге через забор; и хотя он и
верил и не
верил приказному, что «дело это идет к неожиданному благополучию», но значительно успокоился.
Еще недавно я участвовала в любительских спектаклях в милом Царском с моим рыцарем Трумвилем, полковыми его товарищами и знакомыми барышнями и дамами. Но веселый, бесплатный любительский спектакль, где
судьями и ценителями являются свои же родственники и знакомые, ничто в сравнении с этим «настоящим» театром, с настоящей публикой, которую необходимо захватить своею игрою, подчинить себе, заставить
поверить в искренность переживаний артиста.
—
Поверьте, не из любопытства, молодой человек, — отвечал господин Гильо, — следственный
судья во Франции, привлекая кого бы то ни было к какому-либо делу, должен ознакомиться с личностью подсудимого и его нравственными и имущественными качествами. Будь вы француз, я все это бы узнал через полицию, но так как вы иностранец, то обо всем этом я сделаю запрос в вашем отечестве.
Оно говорит: хорошо, вы не способны рассуждать,
поверять истинность преподаваемого вам учения, вам легче поступать зауряд со всеми; но как бы скромны вы ни были, вы все-таки чувствуете в себе того внутреннего
судью, который иногда одобряет ваши поступки, согласные со всеми, иногда не одобряет их.
Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему
поверяли тайны, его выбирали в
судьи и другие должности, но от общественной службы он всегда упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.